golovi

Объявление

По прежнему всех люблю :D Только форум звбросили года 3 назад, но мы все равно его любим!!!!!

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » golovi » Творчество » О девочке Линор)


О девочке Линор)

Сообщений 1 страница 7 из 7

1

Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,
Задремал я над страницей фолианта одного,
И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,
Будто глухо так затукал в двери дома моего.
«Гость,—сказал я,—там стучится в двери дома моего,
Гость — и больше ничего».

Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,
И от каждой вспышки красной тень скользила на ковер,
Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали
Облегченье от печали по утраченной Линор,
По святой, что там, в Эдеме, ангелы зовут Линор,—
Безыменной здесь с тех пор.

Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего,
И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:
«Это гость лишь запоздалый у порога моего»
Гость какой-то запоздалый у порога моего,
Гость — и больше ничего».

И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.
«Извините, сэр иль леди,— я приветствовал его,—
Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,
Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,
Что я вас едва услышал»,—дверь открыл я: никого,
Тьма — и больше ничего.

Тьмой полночной окруженный, так стоял я, погруженный
В грезы, что еще не снились никому до этих пор;
Тщетно ждал я так однако, тьма мне не давала знака,
Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: «Линор!»
Это я шепнул, и эхо прошептало мне: «Линор!»
Прошептало, как укор.

В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери
И услышал стук такой же, но отчетливей того.
«Это тот же стук недавний,—я сказал,-—в окно за ставней,
Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,
Это ветер стукнул ставней у окошка моего,—
Ветер — больше ничего»

Только приоткрыл я ставни— вышел Ворон стародавний,
Шумно оправляя траур оперенья своего;
Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твердо,
С видом леди или лорда у порога моего,
На Паллады бюст над дверью у порога моего
Сел — и больше ничего.

И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,»
Видя важность черной птицы, чопорный ее задор.
Я сказал: «Твой вид задорен, твой хохол облезлый черен,
О зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон простер,
Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простер?»
Каркнул Ворон: «Nevermore».

Выкрик птицы неуклюжей на меня повеял стужей,
Хоть ответ ее без смысла, невпопад, был явный вздор;
Ведь должны все согласиться, вряд ли может так случиться,
Чтобы в полночь села птица, вылетевши из-за штор,
Вдруг на бюст над дверью села, вылетевши из-за штор,
Птица с кличкой «Nevermore».

Ворон же сидел на бюсте, словно этим словом грусти
Душу всю свою излил он навсегда в ночной простор.
Он сидел, свой клюв сомкнувши, ни пером не шелохнувши,
И шепнул я вдруг вздохнувши: «Как друзья с недавних пор,
Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор».
Каркнул Ворон: «Nevermore!»

При ответе столь удачном вздрогнул я в затишье мрачном,
И сказал я: «Несомненно, затвердил он с давних пор,
Перенял он это слово от хозяина такого,
Кто под гнетом рока злого слышал, словно приговор,
Похоронный звон надежды и свой смертный приговор
Слышал в этом «nevermore».

И с улыбкой, как вначале, я, очнувшись от печали,
Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор,
Сел на бархате лиловом в размышлении суровом,
Что хотел сказать тем словом Ворон, вещий с давних пор,
Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних пор,
Хриплым карком: «Nevermore».

Так, в полудремоте краткой, размышляя над загадкой,
Чувствуя, как Ворон в сердце мне вонзал горящий взор,
Тусклой люстрой освещенный, головою утомленной
Я хотел уже склониться на подушку на узор,
Ах, она здесь не склонится на подушку на узор ,-
Никогда, о nevermore!

Мне казалось, что незримо заструились клубы дыма
И ступили серафимы в фимиаме на ковер.
Я воскликнул: «О несчастный, это Бог от муки страстной
Шлет непентес, исцеленье от любви твоей к Линор!
Пей непентес, пей забвенье и забудь свою Линор!»
Каркнул Ворон: «Nevermore!»

Я воскликнул: «Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!
Дьявол ли тебя направил, буря ль из подземных нор
Занесла тебя под крышу, где я древний Ужас слышу.
Мне скажи, дано ль мне свыше там, у Галаадских гор,
Обрести бальзам от муки, там, у Галаадских гор?»
Каркнул Ворон: «Nevermore!»

Я воскликнул: «Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!
Если только Бог над нами свод небесный распростер,
Мне скажи: душа, что бремя скорби здесь несет со всеми,
Там обнимет ли в Эдеме лучезарную Линор—
Ту святую, что в Эдеме ангелы зовут Линор?»
Каркнул Ворон: «Nevermore!»

«Это знак, чтоб ты оставил дом мой, птица или дьявол! —
Я, вскочив, воскликнул.— С бурей уносись в ночной простор,
Не оставив здесь, однако, черного пера, как знака
Лжи, что ты принес из мрака! С бюста траурный убор
Скинь и клюв твой вынь из сердца! Прочь лети в ночной простор!»
Каркнул Ворон: «Nevermore!»

И сидит, сидит над дверью Ворон, оправляя перья,
С бюста бледного Паллады не слетает с этих пор;
Он глядит в недвижном взлете, словно демон тьмы в дремоте,
И под люстрой в позолоте на полу он тень простер,
И душой из этой тени не взлечу я с этих пор.
Никогда, о nevermore!

0

2

ааааа этож По "The Raven", 1845год. Супер!!!! Саш, спасибо, спасибо, спазибо, вот за это. Могу его в оригинале кинуть, если есть желающие прочесть в оригинале  ^_^

0

3

да, есть!!!! :D

0

4

Кидай! Весч

0

5

By Edgar Allan Poe

Оnce upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore,
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
"'Tis some visitor," I muttered, "tapping at my chamber door-
Only this, and nothing more."

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December,
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow;- vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow- sorrow for the lost Lenore-
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore-
Nameless here for evermore.

And the silken sad uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me- filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating,
"'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door-
Some late visitor entreating entrance at my chamber door;-
This it is, and nothing more."

Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
"Sir," said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you"- here I opened wide the door;-
Darkness there, and nothing more.

Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortals ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore!"
This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!"-
Merely this, and nothing more.

Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
"Surely," said I, "surely that is something at my window lattice:
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore-
Let my heart be still a moment and this mystery explore;-
'Tis the wind and nothing more."

Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed
he;But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door-
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door-
Perched, and sat, and nothing more.

Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore.
"Though thy crest be shorn and shaven, thou," I said, "art sure no craven,
Ghastly grim and ancient raven wandering from the Nightly shore-
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
Quoth the Raven, "Nevermore."

Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning- little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blest with seeing bird above his chamber door-
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
With such name as "Nevermore."

But the raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing further then he uttered- not a feather then he fluttered-
Till I scarcely more than muttered, "other friends have flown before-
On the morrow he will leave me, as my hopes have flown before."
Then the bird said, "Nevermore."

Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
"Doubtless," said I, "what it utters is its only stock and store,
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore-
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of 'Never- nevermore'."

But the Raven still beguiling all my fancy into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
Then upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore-
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt and ominous bird of yore
Meant in croaking "Nevermore."

This I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core;
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion's velvet lining that the lamplight gloated o'er,
But whose velvet violet lining with the lamplight gloating o'er,
She shall press, ah, nevermore!

Then methought the air grew denser, perfumed from an unseen censer
Swung by Seraphim whose footfalls tinkled on the tufted floor.
"Wretch," I cried, "thy God hath lent thee- by these angels he hath sent thee
Respite- respite and nepenthe, from thy memories of Lenore!
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!"
Quoth the Raven, "Nevermore."

"Prophet!" said I, "thing of evil!- prophet still, if bird or devil!-
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted-
On this home by horror haunted- tell me truly, I implore-
Is there- is there balm in Gilead?- tell me- tell me, I implore!"
Quoth the Raven, "Nevermore."

"Prophet!" said I, "thing of evil- prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us- by that God we both adore-
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore-
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore."
Quoth the Raven, "Nevermore."

"Be that word our sign in parting, bird or fiend," I shrieked, upstarting-
"Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken!- quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!"
Quoth the Raven, "Nevermore."

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming,
And the lamplight o'er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted- nevermore!

0

6

Линор (перевод Бальмонта)

О, сломан кубок золотой! душа ушла навек!
Скорби о той, чей дух святой - среди Стигийских рек.
Гюи де Вир! Где весь твой мир? Склони свой темный взор:

Там гроб стоит, в гробу лежит твоя любовь, Линор!
Пусть горький голос панихид для всех звучит бедой,
Пусть слышим мы, как нам псалмы поют в тоске святой,
О той, что дважды умерла, скончавшись молодой.

"Лжецы! Вы были перед ней - двуликий хор теней.
И над больной ваш дух ночной шепнул: Умри скорей!
Так как же может гимн скорбеть и стройно петь о той,
Кто вашим глазом был убит и вашей клеветой,
О той, что дважды умерла, невинно-молодой?"

peccavimus; но не тревожь напева похорон,
Чтоб дух отшедший той мольбой с землей был примирен.
Она невестою была, и Радость в ней жила,
Надев несвадебный убор, твоя Линор ушла.
И ты безумствуешь в тоске, твой дух скорбит о ней,
И свет волос ее горит, как бы огонь лучей,
Сияет жизнь ее волос, но не ее очей.
"Подите прочь! В моей душе ни тьмы, ни скорби нет.
Не панихиду я пою, а песню лучших лет!
Пусть не звучит протяжный звон угрюмых похорон,
Чтоб не был светлый дух ее тем сумраком смущен.
От вражьих полчищ гордый дух, уйдя к друзьям исчез,
Из бездны темных Адских зол в высокий мир Чудес,
Где золотой горит престол Властителя небес."
                                                                 1844

0

7

Кстати, возвращаясь к Ворону. Перевод, представленный Эрликом - перевод М. Зенкнвича. Но мне кажется более лаконичным перевод Бальмонта, хотя у Зенкевича более точный.
   

Ворон
    Перевод К. Бальмонта

    Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
    Над старинными томами я склонялся в полусне,
    Грезам странным отдавался, - вдруг неясный звук раздался,
    Будто кто-то   постучался - постучался в дверь ко мне.
    "Это, верно, - прошептал я, - гость в полночной тишине,
            Гость стучится в дверь ко мне".

    Ясно помню... Ожиданье... Поздней осени рыданья...
    И в камине очертанья тускло тлеющих углей...
    О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа
    На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней -
    О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, -
            О светиле прежних дней.

    И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,
    Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.
    Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:
    "Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,
    Поздний гость приюта просит в полуночной тишине -
            Гость стучится в дверь ко мне".

    "Подавив свои сомненья, победивши спасенья,
    Я сказал:  "Не осудите замедленья моего!
    Этой полночью ненастной я вздремнул, - и стук неясный
    Слишком тих был, стук неясный, - и не слышал я его,
    Я не слышал..." Тут раскрыл я дверь жилища моего:
            Тьма - и больше ничего.

    Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный,
    Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого;
    Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала,
    Лишь - "Ленора!" - прозвучало имя солнца моего, -
    Это я шепнул, и эхо повторило вновь его,  -
            Эхо - больше ничего.

    Вновь я в комнату вернулся - обернулся - содрогнулся, -
    Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.
    "Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,
    Там, за ставнями, забилось у окошка моего,
    Это - ветер, - усмирю я трепет сердца моего,  -
            Ветер - больше ничего".

    Я толкнул окно с решеткой, - тотчас важною походкой
    Из-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней,
    Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесиво
    И, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своей
    Он взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей,
            Он взлетел - и сел над ней.

    От печали я очнулся и невольно усмехнулся,
    Видя важность этой птицы, жившей долгие года.
    "Твой хохол ощипан славно, и глядишь ты презабавно, -
    Я промолвил, - но скажи мне: в царстве тьмы, где ночь всегда,
    Как ты звался, гордый Ворон, там, где ночь царит всегда?"
            Молвил Ворон: "Никогда".

    Птица ясно отвечала, и хоть смысла было мало.
    Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда.
    Да и кто не подивится, кто с такой мечтой сроднится,
    Кто поверить согласится,  чтобы где-нибудь, когда -
    Сел над дверью говорящий без запинки, без труда
            Ворон с кличкой: "Никогда".

    И взирая так сурово, лишь одно твердил он слово,
    Точно всю он душу вылил в этом слове "Никогда",
    И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он,  -
    Я шепнул: "Друзья сокрылись вот уж многие года,
    Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда".
            Ворон молвил: "Никогда".

    Услыхав ответ удачный, вздрогнул я в тревоге  мрачной.
    "Верно, был он, - я подумал, - у того, чья жизнь - Беда,
    У страдальца, чьи мученья возрастали, как теченье
    Рек весной, чье отреченье от Надежды навсегда
    В песне вылилось о счастьи, что, погибнув навсегда,
            Вновь не вспыхнет никогда".

    Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая,
    Кресло я свое придвинул против Ворона тогда,
    И, склонясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной
    Отдался душой мятежной: "Это - Ворон, Ворон, да.
    Но о чем твердит зловещий этим черным "Никогда",
            Страшным криком: "Никогда".

    Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный,
    Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда,
    И с печалью запоздалой головой своей усталой
    Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда:
    Я - один, на бархат алый - та, кого любил всегда,
            Не прильнет уж никогда.

    Но постой: вокруг темнеет, и как будто кто-то веет, -
    То с кадильницей небесной серафим пришел сюда?
    В миг неясный упоенья я вскричал: "Прости, мученье,
    Это бог послал забвенье о Леноре навсегда, -
    Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!"
            Каркнул Ворон: "Никогда".

    И вскричал я в скорби страстной: "Птица ты - иль дух ужасный,
    Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, -
    Ты пророк неустрашимый! В край печальный,  нелюдимый,
    В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!
    О, скажи, найду ль забвенье, - я молю, скажи, когда?"
            Каркнул Ворон: "Никогда".

    "Ты пророк, - вскричал я, - вещий! "Птица ты - иль  дух зловещий,
    Этим небом, что над нами, - богом, скрытым навсегда, -
    Заклинаю, умоляя, мне сказать - в пределах Рая
    Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда,
    Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?"
            Каркнул Ворон: "Никогда".

    И воскликнул я, вставая: "Прочь отсюда, птица злая!
    Ты из царства тьмы и бури, - уходи опять туда,
    Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной,
    Удались же, дух упорный! Быть хочу - один всегда!
    Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь - всегда!"
            Каркнул Ворон: "Никогда".

    И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий,
    С бюста бледного Паллады не умчится никуда.
    Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный,
    Свет струится, тень ложится, - на полу дрожит всегда.
    И душа моя из тени, что волнуется всегда.
            Не восстанет - никогда!

0


Вы здесь » golovi » Творчество » О девочке Линор)